шёпотом доверяют лишь секреты, одними губами — потаенное,

он не открывает рта, когда думает — знает, что слышно, льду недостаточно впрядать в себя одно даже дыхание, ведь оно заканчивает свой ход когда-то ( какой это отрезок времени? когда оно перестало идти вперёд и окоченело вместе с ним? ) и теперь жадно вбирает в себя промежутки непроизнесенного — ныне секретов нет, кай расплетает себя всего вместе с плотью, кровью и оставшимися осколками :

— единственное, что тебе к лицу — только смерть.

ложная герда лепит свою фигурку из трупа королевы, новая корона из её костей, тоскливое подобие человека — распорешь грудную полость точилом будто выстраивая изваяние — наткнешься на переписанную вечность ; глаза слепят солнечные зайчики, отскакивающие от фигуры матери и отца — стоят прямо перед ним, чтобы не было скучно, чтобы желание закончить все это никогда не исчезало, назойливым напоминанием,

в сказках от беспробудного сна возрождают поцелуями —
в реальности разве что остается вонзиться зубами да сломать их об толщу ледяной плоти, наросшей на гнили, настолько дотошно воссозданной, что кричит: я живая — а кому лгать, если все, кто может поверить, не в гробах, а тут — ледяными фигурами, чтобы смотреть.

осколки льда время от времени прорезают глазное яблоко — кай слизывает с губ кровь и вырывает их, иногда бьётся глазницей об острые углы, чтобы на время заглушить иллюзии, герде подарить их как цветок — ничего не заметит, а потом налететь на них горлом, чтобы пробило бы, да только в застывшей бесконечности все вовремя восстанавливается.

в отражении он все такой же: не по возрасту длинная фигура, только волосы растут и закрывают глаза, чтобы не видеть ничего из, детские травмы прорабатывают, а ты здесь — в вечной неопределённости меж взрослым и ребенком,

когда-то стоило сказать, что стоит выпасть снегу, и он убил бы себя, а теперь он не перестаёт опадать хлопьями.

насмешка — она была солнцем, а теперь это:

— я бы так хотел сказать, что люблю тебя, потому что все, кого я любил здесь,

— я бы так хотел сказать, что ненавижу тебя, потому что все, кого я ненавидел, здесь,

— больше, чем умереть самому, я хочу, чтобы ты страдала, потому что я ничего не скажу.

кай закрывает глаза и улыбается белизне, просачивающейся сквозь щели,

он хотел бы, чтобы этому ( кто _ ты ? ) стало больно от этих слов, но больно все ещё только себе.

она старалась просто быть рядом после смерти матери. рядом с братом, которому ей пришлось заменить мать. рядом с отцом, который увез ее в красный замок еще в юном возрасте и отлучил от брата. рядом с подругой, которая недавно потеряла мать и новорожденного брата, но отто повелел ей надеть платье покойной матери и утешить короля. все словно забыли о рейнире, которая горевала совершенно так же, как и сам визерис. всех больше волновал вопрос престолонаследия, а не чувства юной принцессы. и все же алисента пыталась в любую свободную минуту быть рядом с ней. отвести в септу и зажечь свечи, составить компанию за трапезой, молча быть рядом. неважно сколько книг она прочла и сколько этикету не учили дочь десницы, алисента чувствует себя просто немой и глупой. разве найдутся нужные слова, чтобы унять боль и забыть потери? у отто не нашлось тех нужных слов. его любовь[пусть и неумелая] выражалась в действиях и добрых намерениях. алисента пытается поступать так же, чтобы принцесса не чувствовала себя одинокой. ведь когда-то рейнира так же спасла ее от одиночества в новом месте.

ей хотелось, чтобы рейнира снова улыбалась своей светлой и чистой улыбкой, смотрела на мир горящими глазами. оживленно рассказывала о своих полетах, о росте прекрасной сиракс, с веселым смехом рассказывала какие-то мелочи о придворных дамах и их мужьях. алисента складывает руки в молитве, прося у богов милости и счастья для принцессы. хоть у  них с подругой были разные взгляды на веру и, тем более, на счастье, но хайтауэр все равно продолжала усердно молиться. ей только это и оставалось. в своей беспомощности она давно убедилась, не видя никаких способов менять свою жизнь и влиять на чужую уж тем более. не обратить ей время вспять, не сделать из рейниры принца, вернуть никому мать она тоже не могла.

сейчас на ней ее привычное нежно-голубое платье. раньше она все мечтала дорасти до матушкиных платьев, которые не были такими детскими и простыми. дорогие и вышитые золотыми нитями узоры постоянно были желанным подарком для девочки, но теперь эти платья хотелось бросить в какой-нибудь сундук и никогда их не видеть. ей было мерзко. словно она каждый раз облачалась в чужую шкуру, сотканную из лжи и предательства самими руками короля и ее отца. ей запретили говорить о встречах с королем рейнире, той единственной, которой вообще не хотелось лгать. хотелось заботливо взять ее ладони в свои, ведь у рейниры они такие красивые в отличие от ее изуродованных тревогой. подруга сама берет ее ладони в свои, касаясь ласково, чтобы не потревожить вечно ноющие ранки. на сердце тяжелый груз грешной лжи, которым она не может поделиться этим с подругой или сбросить подобно материнскому платью с плеч.

— они повинуются воле короля. я хочу, чтобы они увидели тебя такой...  — алисента чуть сжимает пальцы, молчаливо говоря "я здесь". — ...какой вижу тебя я.

сильной, красивой, необыкновенной, непохожей больше ни на кого. но разве одного видения алисенты достаточно для всех этих злых языков и чёрствых сердец? достаточно ли самой рейнире? хайтауэр неуверенно опускает взгляд, чувствуя себя крайне глупо и неуверенно, как на первом балу. что она могла предложить принцессе правящего дома, кроме молчаливого присутствия и своих нежных чувств? и хоть девушка честно не уверена в том, что многовековые традиции стоит так легко менять в одночасье, но она верит в рейниру. в то, что она достойно переживет все испытания богов. ведь в голове глупой алисенты не было ошибки одного мужчины, мечтающим о чужом сне. была лишь воля богов.

— ты выглядишь прекрасно, — ей не хочется отпускать руки рейниры. в груди разрастается уже родное чувство тревоги, шепчущей страшные предсказания плохого. стоим им покинуть покои принцессы и начнутся настоящие кошмары, о которых они и не могли бы предпологать, но алисента так привыкла к всепожирающей тревоге. она пытается успокоить себя, держа ее, смотря на ее отражение. — была бы я рыцарем в доспехах, то я бы сражалась за твое благословение на турнирах. будь я лордом каких-то земель, то я бы преклонила пред тобой колено в этот же момент.

на щеках алисенты расцвел румянец, а сам она наконец-то рассмеялась и надеялась развеселить подругу. улыбнись, прошу.

— ты будешь прекрасной королевой.